Tatyana G.

2 роддом. Ребенок умер. Впечатлительным не читать.
2007 год. Договаривалась о родах во втором роддоме с Петровым Андреем Георгиевичем. 400 долларов, 250 сразу, обещал приехать хоть днем, хоть ночью. За пару недель до родов попадала в больницу с незначительными отеками. Пациенткам Петрова можно было быть в более-менее комфортной палате (без душа, конечно, но с туалетом). Роддом переполнен. Роженицы спали на полу на матрасах в палатах по 10 человек, кто-то в коридоре. Зима. В нашей палате места были, но к нам не подселяли, мы же блатные. Если можно бесплатно попасть в хорошую палату, кто же будет платить. Таких палат было несколько в роддоме, все относились к кому-то врачу, кому уже заплачено за роды. Периодически не блатные пытались прорваться в нашу палату, хотя бы ночью поспать, им отказывали врачи и медсестры. Выписалась, состояние у меня и ребенка было нормальное.
Дата родов. Воды отошли в 12 ночи. Позвонила Петрову. Он сказал, чтобы ехали в роддом, там посмотрят, перезвонить. Открытия не было, схватки не регулярные. Посмотрели, отправили в палату спать дородовую. Утром появился Петров. Ушел на планерку. Потом посмотрел, сказал, что открытие слабое. Перевели в палату рядом с родзалом, со стенкой, высокой кроватью, на которую только со стульчика залазить. Моя большая ошибка, что я не хотела партнерских родов, а потом уже было не до этого. В палате я была одна, без акушерки и врача, несколько часов. Пошли схватки. Когда пыталась докричаться до персонала, проходящего в коридоре, мне сказали, что я не больная, я рожаю. И что я с Петровым договорилась. Несколько раз пыталась звонить Петрову, он был недоволен, что его отвлекают, говорил, что придет скоро. Скоро не наступало. По телефону (!) сказал понемногу подтуживаться, если мне очень плохо. Ни в какой литературе не видела потом, что так было можно. Я давила на и без того измученного ребенка, без вод. Потом появился, послушал допотопной трубкой живот, сказал ставить капельницу – окситоцин, стимулятор родовой деятельности. Никаких датчиков, чтобы контролировать сердцебиение ребенка и мое, ничего. При том, что при капельницах с окситоцином это обязательно – контроль сердцебиения матери и ребенка, как я потом прочла в аннотациях к лекарству. Потом вроде кололи еще, все было как во сне. Все так же была одна в палате, скрючившись под капельницей на кровати, потом без капельницы. Перевели, наконец, в родзал. Петров нарисовался. Сказал вколоть еще окситоцина. До сих пор помню, как акушерка внимательно посмотрела на Петрова и спросила «Не многовато окситоцина?». Он сказал – нет, нормально. Как я поняла потом, из диагноза по первым родам, который написала в моей карте по другой беременности врач, с опытом, выслушав мои рыдания о первых родах, у меня была слабая родовая деятельность. Видимо, меня надо было кесарить, раз окситоцин не помогал. А они кололи и кололи, не думая, что происходит с сердечком моей девочки. Разрезали мне промежность. Сказали тужиться изо всех сил. Сил уже не было. Петров выдавливал ребенка, девочка не закричала. Но они сказали, что все ок, 8 по шкале Апгар. Девочка родилась в три или четыре часа дня, 57 см, 3900, я назвала ее Настей. Меня зашили, дали покормить малютку. Потом лежала в холодном коридоре, ждала палату. Перевели в палату, внешне с девочкой было все хорошо, она кушала, потом уснула. Когда через время около 8-9 вечера я подошла к ребенку, поняла, что что-то не так. К тому моменту она была мертва, просто разум отказывался верить. Схватила ее на руки и побежала к врачам. Тетка на телефоне сказала положить ребенка на стол и начала звонить кому-то. Я выбежала, позвонила Петрову, он сказал, перезвонит. Металась в коридоре. Потом перезвонил, сказал, что ребенок умер, я плакала, пыталась сказать, что может есть надежда, помогите и т.п. Он вяло говорил, что бесполезно и т.п. В этот момент подошла врач, молодая, красивая, видимо считала, что она очень крутая, и знает, как заткнуть рыдающих мамаш. Сказала: «Заткнись и слушай. Ребенок мертв. Мы ничего не могли сделать, ты нам принесла мертвое тело с трупными пятнами». Эти слова постоянно звучали у меня в ушах долгие месяцы. Я не знаю, какой тварью надо быть, чтобы так разговаривать с матерью, у которой умер ребенок. Точно нельзя назвать врачом. 2 роддом. У них работают бесчеловечные камни, знайте это, девочки. Прошло 8.5 лет, я помню. Позвонила мужу. В палату я не могла вернуться и смотреть на чужих малышей. Положили в коридоре, приехал муж, мы разговаривали с ним, что случилось и как жить дальше. Рядом стояла тетка-медик и подслушивала, чтобы понять последствия – будем ли мы поднимать скандал. У них не было ни лекарств успокоительных, ничего. Муж дал денег, кто-то пошел в аптеку за корвалолом. Мы прожили ночь там. Петров приезжал, к нам не зашел, появился утром. Разговаривал своим тихим голоском, что такое случается, что у врача каждого есть свое маленькое кладбище, что остальные деньги он с меня не возьмет, как он выразился «вроде не виноват, а рука не тянется». Даже не предложил деньги вернуть. Не в деньгах дело. Никто не признал своей ошибки, они пытались переложить вину на меня. Самое ужасное, что до следующей беременности я с этой виной и жила, пока я по диагнозу другого врача не поняла, что было причиной таких родов. Естественно, что я винила себя и мне было еще хуже. Мы уехали домой. Никаких добрых слов, стакана воды, извинений, психологической помощи – ничего этого не было. Просто выплюнули меня. Они хотели только прикрыть себя, чтобы им не влетело. Потом была комиссия, по таким случаям встречается женская консультация и роддом, делали вскрытие, ребенок был абсолютно нормальный. Т.е. просто неверно проведенные роды. Сегодня узнала, что Петров умер спустя два года. Он похоронен на том же кладбище, что и моя девочка, которой не суждено было назвать меня мамой. Не на его виртуальном маленьком кладбище, а на Бурундае. Они оба там. В моем сердце нет ни грамма жалости к нему. Виновата система, когда они просто уже людей считают только за людей только при наличии денег, ко мне никто не подходил потому что деньги взяли не они. А он не подошел. Но он тоже был частью этой системы и прекрасно был в нее встроен. Мы не судились, не разбирались, я пыталась собрать себя заново в живого человека, чтобы родить другого ребенка.
О чем я жалею – надо было идти с мужем, чтобы они боялись, что их кто-то будет гонять, контролировать, не оставаться в полуобморочном бессознательном состоянии один на один с кафельными стенами.
Спустя полгода я забеременела, как только мне разрешили. Родила ребенка, у меня мальчик. Рожала в ИЗМИРе, спасибо акушерке Полине Алексеевне, которая не оставляла меня ни на минуту, массировала спину, поддерживала и Кравцовой Татьяне Геннадьевне. Это был ужасный период, но они помогли мне пройти через него. Муж был со мной на родах.
Сейчас я хочу забеременеть опять. И я не хочу, чтобы мой ужасный опыт был просто зарыт. Он все равно сидит глубоко в подсознании. Пусть кому-то пригодится, не хочу, чтобы кто-то еще пережил это. Не верьте врачам на слово, берите с собой мужей.